– И вы всем этим занимаетесь? Невероятно. Как вы успеваете всё? – Восхищается Кейтлин умениям Николаса и его страстью ко многим играм для богатых.

– Не стремлюсь успевать всё, даже не думаю об этом. Если у меня есть желание, то делаю. А если его нет, то делаю на следующий день, – с улыбкой отвечает Николас, отпивая шампанское.

– То есть это про вас: если можно сделать завтра, то сделаю именно завтра? – Смеётся Адам.

– Верно, – кивает Николас. – Зачем отказывать себе в этом, если у тебя полно времени завтра? Но, конечно, некоторые дела нельзя отложить на задний план. К примеру, отношения.

– И какие у тебя планы, Ник? – Первый раз за весь вечер произносит Амалия фамильярным тоном. Обстановка за столом, из расслабленной и весёлой, сразу же меняется на тяжёлую. Поворачиваясь к ней, показываю взглядом, что это невежливо.

– У меня много планов, какие тебя интересуют, Амалия? – Спокойно говорит Николас.

– Тематические, – чётко выговаривая каждый слог, отвечает она.

– Ами…

– Амалия!

Я тихо, а Марк громче обрывает сестру, дарящую ему испепеляющий взгляд.

– Какая из тем тебе ближе, Амалия? Спорт? Бизнес? Секс? – Так же спокойно отвечает Николас.

– Любовь. Такое слово есть в твоём словаре? – Парирует Ами.

– Амалия, достаточно, – обрывает её Адам.

– А что в моём поведении такого? Я вас обидела, мистер Холд, примите мои самые искренние извинения. Не думала, что элементарное слово, как любовь, для вас настолько ужасающе оскорбительно, но при этом секс вы свободно употребляете в своём лексиконе. Вас не приглашали сюда, Николас Холд, этот ужин предназначается не для вас. Ведь вы тут, нагло внедрились в нашу семью, вскружили голову моим родителям, как и Мишель. А вот отвечать на конкретные вопросы не умеете, хотя именно такие люди и становятся богатыми. Они лгут и не краснеют, как вы. Простите, но мне противно смотреть на этот спектакль, – со злостью цедит Амалия, бросая салфетку прямо в большое блюдо с крабами.

За столом повисает тишина, а девушка уже исчезает из-за стола. Слёзы обиды готовы вырваться из глаз, и так неприятно, стыдно и хочется как-то уберечь Николаса от этих слов, что сказаны из-за меня. Я виновата в этом, если бы Амалия меньше знала о нём, о нас, то ничего не было бы.

– О, Господи, – выдыхая, закрываю рот рукой и поворачиваюсь к Николасу. Опуская свой взгляд, откладывает приборы.

– Николас, простите её, она в последнее время сама не своя, – извиняюще произносит Адам.

– Мы не ожидали вас, но нам приятно, что вы здесь с нашей Мишель, – добавляет Кейтлин.

– Ничего. Я всё понимаю. Нам нужно было вас предупредить о том, что мы будем вместе. Я нарушил ваш семейный вечер, и это я должен принести свои извинения, – сухо отвечает Николас. И это бьёт по моему затылку сильнее любых слов. Она сделала это, она залезла в его душу и поцарапала её.

– Простите, – вставая из-за стола, кладу салфетку рядом с тарелкой.

– Мишель, – за руку меня хватает Марк.

– Твоя сестра зашла слишком далеко, – цежу я, вырывая руку из его хватки.

– Мишель…

– Нет, я поговорю с ней, и она ответит за то, что оскорбила тебя, – поворачиваюсь к Николасу, немного качающего головой, говоря мне этим, что не стоит.

Но сейчас я уверена в том, что делаю. Никто не смеет вот так бросать слова и сбегать от них, обижать того, кого я люблю. Никто и даже подруга. Я дала ей слишком большую власть над своим прошлым и пора это прекратить.

– Амалия! – Кричу я, залетая в женский туалет.

– Прибежала, чтобы защищать его, – ехидно произносит она, облокотившись о стену.

Смотрю в её глаза и не вижу ту, кого знала всё это время. Это не моя подруга, это злая гадюка, которая слишком ядовита для моего хрупкого мира.

– Как ты могла? Как ты, вообще, додумалась так говорить с ним? Упомянуть тему? – Уже тише продолжая, подхожу к ней.

– Что в этом такого? Он тематик, доминант и садист, так чего прячет своё настоящее лицо, пуская пыль в глаза моим родителям? А он кто такой, вообще? Бог? Или я завишу от него, как ты? Нет, для меня он ублюдок, как и остальные. Ты, как безмозглый щенок, смотришь на него в ожидании косточки с его стола, заглядываешь в рот и выглядишь тупой дурой. А он король, пришёл, и все должны его любить. За что его любить? За этих крабов? Или за то, что он может всё купить, как и отношение к себе? Когда ты стала такой продажной? – Отшатываюсь от её слов, обжигающих меня.

– Я не завишу от него, Амалия. Я люблю его, и пусть выгляжу, как тупая дура, но мне нравится быть такой рядом с ним. Хоть буду стоять на голове, когда он рядом, это тебя не должно касаться, – и так горько внутри от той стены, что с каждой секундой растёт между нами.

– Нельзя их любить, Мишель! Они недостойны этого! Как ты не понимаешь? Я думала иначе! Я думала, что всё можно изменить, а ни черта. И твой Ник предаст тебя, бросит, когда ему всё надоест. Снова вернётся к своим кнутам и поставит их выше тебя. Это болезнь. Ты больна, как и я была. Но не поменяется он. Никогда Николас Холд тебя не полюбит! Никогда! – Так громко кричит она, что у меня закладывает уши.

– Что с тобой происходит, Ами? – С ужасом шепчу я, а по щеке скатывается слеза от боли, причинённой её словами.

– Я не хочу, чтобы ты страдала, понимаешь? Он не тот, кто тебе нужен. Я ошибалась, так сильно ошиблась, и тебя заставила поверить в свои слова. Но это всё иллюзия. Наши мечты, которым никогда не суждено сбыться. Думаешь, он сделает тебе предложение, стоя на одном колене? Никогда такого не будет. У них нет будущего, для них комфорт важнее всего. А любовь забывается, когда становится пресной без перчинки, вроде хлыста. Я знаю это наверняка, Мишель. Я тоже любила и страдала, узнала многое, я…

– Но это не твоя жизнь, Амалия, – перебивая её, яростно сжимаю кулаки. – Не твоя любовь. И не твой мужчина. Это моё. Это мой Николас Холд, он для меня лучший, как бы ты ни обливала его сейчас грязью. У всех нас свои проблемы и выводы, и я сделала свои. Но не смей лезть в мою жизнь, не смей так обращаться к нему. Не смей требовать от него то, на что прав ты не имеешь. Не смей ломать и мою жизнь, когда ты свою сломала окончательно! Это мой мужчина, мать твою! Это моя любовь! Моя и ничья больше, и решать за меня тоже не смей! Ты не смогла простить себя и того, кого любила, потому что слаба. А вот я простила его и себя, простила за всё и я, наконец-то, после смерти отца дышу. Как ты могла так вести себя? Как ты можешь сейчас говорить мне всё это? Но я никогда не разрешу тебе забрать снова мою веру в него, в себя и не смей, – выставляя руку вперёд, задыхаюсь от крика, от эмоций и своих слов.

– Не смей думать, что моё будущее будет таким же, как твоё. Я буду бороться за него, а вот ты опустила руки, Амалия. Ты разглагольствовала о правильности выбора, о прощении, упрекала меня в том, что не могу переступить через прошлое. Так зачем ты сама себе врёшь? Ты завидуешь, что мой мужчина, орудующий кнутом, решился быть со мной, забыв обо всём? Тебе неприятно, что я счастлива? Зачем ты так со мной? Что я тебе сделала?